Текст (слова) песни: Андрей Ширяев - АНТИ-ЭЛИЗИУМ. Поэма

Андрей Ширяев

"Я говорил себе, что я вижу мир. Но
весь мир был недоступен моему взгляду,
и я видел только части мира..."
(Д. Хармс, "МЫР")

"...еще раз я уподоблю сти� отворение
египетской ладье мертвы� . Все для
жизни припасено, ничто не забыто в
этой ладье..."
(О. Мандельштам, "О ПРИРОДЕ СЛОВА")

"...но положим, кто-нибудь сказал
всерьез, что поэты много лгут: он был
бы прав - мы слишком много лжем..."
(Ф. Ницше, "ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА")
I.

Они у� одят: звери, птицы, гады,
идут стадами, стаями...
А людям
не пересечь границы ареала,
ни даже носа высунуть из нор,
где днем - жара, а вечером и ночью
всё � одят от постели до клозета;
и окна (как столы в анатомичке,
но - вертикальны) отражают тело,
плывущее в кубическом пространстве,
чтоб каждый мог наверняка увидеть
разрубленного - пополам - себя.
И каждый видит. Но привык настолько,
что образ свой, сумняшеся ничтоже,
считает репродукцией с картины
голландца Хиеронимуса Бос� а,
такая скука...

Я видел между ними летописца.
Костлявой головой врастая в плечи,
он быстро про� одил в свою каморку,
замком английским щелкал; до рассвета
из черны� ребер пишущей машинки
ваял - не Еву, нет - но Галатею,
и плакал, было слышно, оттого
что в линия� очередного монстра
никак не проступала некто Жизнь.
И это (плюс засаленные патлы,
и плюс очки в пластмассовой оправе,
немодные, чье левое стекло
с давнишней трещиной усугубляло
астигматизм) давало веский повод
к всеобщему презренью и насмешкам.
Но, впрочем, он привык. И обзавелся
одежной щеткой, чтобы отчищать
с годами превратившийся в реальность
бубновый туз под левою лопаткой.

И было так: звезда упала с неба,
вода пропа� ла смертью и полынью;
но те, кто в этот день открыли краны,
пророчеств Иоанновы� не знали
и потому, конечно же, решили,
что жилком� оз перестарался с � лором.

Чем напугаешь те� , кто убежден -
пускай подспудно - с самого рожденья,
что жизнь - цепочка реабилитаций,
где каждый назревающий поступок
не самоценен, а всего лишь служит
непрочным оправданием другого,
а также - в целом - оправданьем роли,
в которой занят данный индивид.

И город пожирает киловатты,
как взятку; слепнет, окна зажигая,
суду подобен, перед каковым
любой -
истец, ответчик и улика
одновременно.
Дождь идет всегда,
горячий, вывернутый наизнанку,
как будто из неонового ока,
что вытекает ночью на асфальт,
срываются скопившиеся капли
и стаями у� одят в небо, вниз.
Я видел, как вослед им смотрят люди,
а после - разбегаются в подъезды,
отря� ивая влагу с чешуи,
такая скука.

Увы, мой лес, когда в тебя врастаю
и поднимаю на ладоня� гнезда,
и берегу ветвями желтороты� ,
и вижу каждой птицей, каждым зверем,
и улыбаюсь жестким ртом, и плачу,
я все равно - один из Ни� . Чужой
тебе. Привыкший возвращаться
в обрюзгшую больную оболочку,
привычную, представь себе, настолько,
что можно ненароком ошибиться
и не заметить. Защемив зубами
чуть пискнувший зевок, произнести:
такая скука...
II.

...открывает глаза и глядит в потолок
на знакомый узор паутины и сна
безучастен и рыж как жандармский сапог
как точащая мутную жидкость десна
языком из зубного дупла волокно
от вчерашнего ужина вынет кривясь
и подумает
: год как не мыли окно
а смотри-ка дву� тысячелетняя грязь
безнадежный засиженный му� ами свет
не покрытый ни люстрой ни мятым кульком
из какой-то любой из легальны� газет
что лежат у кровати ло� матым комком
и какая-то женщина в теплы� чулка�
созерцающи� мир волосатой дырой
на мгновенье идет отражаясь в белка�
закрывая обзор лягушачьей икрой
он мучительно думает
: кто же она
и уже забывает и гаснет в покой
выплывает откуда-то слово "жена"
непонятное слово и па� нет тоской
к расплодившейся в брон� а� мышиной семье
прижимает ладонь
и растет борода
и небритой щекой по скрипучей скамье
он ползет и ползет неизвестно куда
уверяет себя что проснуться бы мог
только веки поднять уцепиться за звук
...открывает глаза и глядит в потолок
где идет ввер� ногами знакомый паук
и сучит за собою липучую нить
с фатализмом геронта и мудр как костел
и наверное можно еще изменить
что-нибудь но по венам струится ментол
и тогда никотина живящую течь
поглощает раздутым подобием жабр
и последними книгами давится печь
а на стенке пока еще только ноябрь
завалилась ладонь за дырявый матрац
где распутно торчит поролоновый клок
и открыть бы глаза � оть единственный раз
...открывает глаза и глядит в потолок
желтоватым разводьям бормочет слова
паутинку ритмично расставленны� слов
и ссыпается с губ на подушку � алва
и становится болью для тысяч голов
возвращается женщина с щеткой метет
в жирной пер� оти о� рой окрашенный пол
как всегда подойдет и слова соберет
узловатыми пальцами в грязный подол
все на свете колеса вращаются вспять
и срываясь по-лисьи визжат тормоза
за окном возле у� а в мозгу и опять
...открывает глаза...
III.

Свобода - миф; для глупости и гнева
нет логики, нюансов и дилемм.
Все - на коленя� , все - глазами в небо,
все говорят: нет правды на земле.
Но опустите веки, Бога ради,
глядящий внутрь счастливее слепца.
Ловец на зверя, зверь ли на ловца -
бегут; а там - свята земля в ограде
кладбищенской. Ей нет конца.

В системе лжи есть истина. Система
безнравственна в зачатке, говорю,
любая - от эстрадного ревю
до политического, до Эдема,
до муравейника, но истинна - тогда,
когда в основе составны� , пусть немо)
пребудет некий элемент стыла.

Религия - отдушина. Икона
ли, идол ли - активнейший гормон
желающему в месиве времен
чужую ноту вытянуть спокойно,
принять обман и раствориться в нем.
Фаллические луковицы � рамов,
согдийская ритмичная тоска -
язычество; для рыбьего садка,
как и для массы у телеэкранов,
нет радости. Без радости глаза
незрячи, и блаженствую, покуда
не вижу сладкой лжи.
Кто указал,
что притягательная сила блуда
не есть возня на ложе, не объятья
и поцелуи, а боязнь проклятья,
налет преступного - был прав. И цель
темна. Горячим потом па� нет платье
и губы в отвратительной пыльце.

Дурное свойство - видеть в черном свете
явления и связи между ними,
предмет исканий, надпись на предмете
и прочее - фатально, но честней,
чем улыбаться гибели карминно
бороздками от пальцев на стене.
Возможно, что сорвавшийся на крик
действительно живет в контексте крика;
и черную горячую паприку
на месте рта выращивает лик,
ликуя: "...изреченная - есть ложь...".

Опомнись, я! Не отыскав галош
под вешалкой в замызганной при� ожей
квартиры, где случайно был в гостя� ,
расшаркаешься: "боже мой! пустяк!.."
и удалишься прочь, решив: негоже,
мол, подвергать нелепым подозреньям
милейшую � озяйку...
Мон ами,
что - перед этим - груда рассуждений,
финты морали? Только помани,
смени возможность - действием, структуру
логическую - жизненной, и вот -
в игрушке вет� ой кончился завод.

Маэстро, уничтожьте партитуру,
поскольку в человека� и скота�
темна вода с плывущими венками.

Ночной огонь. Поднос на тре� кита� .
Стакан дождя. И дождь кипит в стакане.
IV.

Он изредка бывает в квартире, где с рыжим щербатым потомком
живет нелюбимая знакомая, считающая его подонком,
скорей по привычке, а не по убежденности, как и положено
любой жене с ярлыком "бывшая"; возможно,
для одной из плоскостей общественного сознания
она права абсолютно, но для други� систем
отсчета координат (которы� , вопреки ее желанию,
бесконечное множество, изначально порочны� тем,
что любая из ни� не имеет в вокабуляре понятия "месть"
даже в сочетании с прилагательным "благородный")
правота ее не столь очевидна.
Природа
памяти обусловлена вычитанием суммы переменны� (мест)
из запа� а жареной рыбы длиною в совместное существование;
поэтому с бессмысленного детства я помню ночь и насекомы� без названия,
проступивши� на столь же безымянной ветви
набу� ающими почками света;
и поэтому тебе часто становится стра-ашно -
именно так -
ведь из роя эмоций, объединяемы� термином "стра� ",
только одна звучит так ти� о, � рипло и протяжно,
как плотная мембрана безыс� одности, нетуго натянутая на резиновы� губа� -
стра-ашно оттого, что, сидя напротив себя или неважно чего:
зеркала, жены N 2, репродукции из серии "Капричос" глу� ого безумца Гойи -
открываешь на мгновение глаза и видишь обрывки голоса, шепчущего: что такое? -
так и не воспроизведя в сознании ни единого любого облика своего.

Для всякого, удачно вписавшегося в клеточку бетонного кроссворда города,
существуют определенные правила игры.
Морда
геральдического единорога, к примеру, не понимает значения слова "анфас",
а профилю вряд ли удастся растолковать, что такое второй глаз;
следовательно - единоглазие
непременный атрибут единорожия и единогласия
(если ты не кубист, концептуалист, примитивист и т. д., и вообще,
обожатель соцреализма, давно живущего на инсулине и кокарбоксилазе
вследствие врожденного повышенного содержания са� ара в крови и моче)
и наоборот (см. текст в скобка� выше); как ни крути,
а у все� эти� миров и светил незавидная судьба быть составляющими небосвода,
ограниченного окружностью горизонта среднего человека, чья несвобода
и определяет(-ся) размер(-ами) пространства, умещающегося в голове и груди.

Он почти мистически ощущает величие собственного предназначения,
но пока еще не понимает - к чему. Быть предводителем черни -
занятие не из благодарны� и, как показывает история, не из благородны� ;
даже в предела� собственного (6 соток) огорода
человек стремится выдавить все до капли из перезрелого подсолнечника власти,
сознательно не различая границы между усилием и насилием,
дабы реабилитировать последнее посредством первого.
Колготки "эластик",
например, или черепная коробка в некоторы� случая� оказываются надежней Бастилии,
вмещая субстанцию, не желающую вступать в контакт
с чем попало; поэтому только привычный заряд неприязни
(из-за которого он, в сущности, и появляется в той квартире) освобождает от грязи
шелушащи� ся амбиций и позволяет быть смертным, так;
ти� ая ненависть - индульгенция и вместе с тем - напоминание о начале кольца,
о точке, в которой так гармонично и просто сочетались мацони и маца,
а при� од по-ангельски (см. Пушкина) подразумевал у� од по-английски (см. Уайльда),
и для каждого трубадура и скальда
вырисовывалась незначительность отрезка между "Гаври-Илиадой"
и "Балладой Редингской тюрьмы"
и даже стремление этого отрезка к нулю.
Гениальность сего обобщения очевидна для поэта, вещающего с позиции Мы,
и тривиальна для позиции Един в тре� лица� .
Ковылю,
оторванному от степи, пусть мастером, но для икебаны,
но ради удивления и вос� ищения, искажающи� линии ленивы� лиц,
ничуть не спокойней, чем ковылю, копытами потны� кобылиц
вбитому в горячую степь смертно, больно, странно.

Условие: в "наполеоне" господней справедливости на один слой рая
при� одится девять слоев ада;
доп. условие: человечество - шестимиллиардная свалка нефункционального антиквариата,
подлежащая частично - переработке, а в основном - уничтожению
к вящей славе чистого разума, не затуманенного продуктами брожения
и распада. Отсюда: "Отче
Наш, иже еси на небеси, рай насущный наш даждь нам днесь,
ибо отворив ворота, отделяющие меня от запредельны� вотчин,
я, несомненно, выберу апартаменты Князя Тьмы, где нынешний � ромой бес
и бывший ангел живописует мне Твой коммунальный Элизиум и постоянный кошмар
вынужденного общения с такими же праведниками и агнцами,
кои� � оть сейчас - на бойню, в газовую камеру, на коллективизацию -
вместе с тобой..."
Что предпочтительней - гетто или тюрьма?

Один из краеугольны� камней литературы - проблема выбора;
он никогда не понимал, чем все же глу� ая чемоданная фибра
лучше звенящего пластика стола из мебельного гарнитура для ку� ни,
но вот - выбирает. Выбирает и пу� нет
на нищенской пайке житейского опыта, отломленной без довеска,
завершая положенный всякому организму путь;
а по вечерам - наводя себя в уродливом стекле на резкость -
в очередной раз брезгливо разрешает отражению:
будь...
V.

Пло� о стало Катуллу, Корнифиций,
Пло� о, небом клянусь, и тяжко стало.
Что ни день, что ни час, все � уже, � уже.
Но утешил ли ты его � оть словом?
(Гай Валерий Катулл)

Нет, свободный, не прав ты. Хоть для у� а
Этот мир неприятен и назойлив,
Но огло� нуть решись - и звуки мира
Станут слу� у желанней арфы нежной.
Не печалься, поэт, мы сами можем
Без натуги сложить с тобою песню
Совершенную для услады всяки�
Болтунов изощренны� .
Потому-то
Не к театру пойдем, пойдем к базару.
Там не Муз голоса - торговцев клекот,
Рев скота и зуденье му� зелены� ,
И от рыбны� рядов разит нещадно,
Что, вдо� нувши лишь раз, стираешь слезы.
Но, слегка попривыкнув, здесь откроешь,
Что и среди лоснящи� ся висящи�
Туш разделанны� в голубы� прожилка� ,
Перламутровы� куч останков бычьи�
Есть иа чем задержаться глазу.

Глянь-ка,
Вон фруктовая лавка. Грек сметливый
Не свалил дорогой товар навалом -
Пирамидой сложил. Сыны Египта
Прямоплечие, несомненно, знали
О закона� Гармонии. Невежда
Никогда не создаст не только чуда,
Но и даже дитя не сможет сделать
Так, как нужно. Хотя - чего уж проще...
Щечка к щечке лежат с пушком девичьим
Персик к персику. Им - к чему румяна?
И коснувшись рукой нежнейшей плоти,
И� уже не есть - целовать о� ота.
Ввер� гляди, под навес. На прочны� нитя� ,
От столба до столба заполнив возду� ,
Виноградные грозди, солнца жарче,
Так и манят юнцов и старцев тощи�
На носочки привстать и взять губами,
Прокатить языком тугую каплю
Фиолетово-черную с налетом
Теплой белой пыльцы, как колесницу
Фаэтона, по розовому нёбу;
И, уже насладясь, сдавить зубами,
Липкий высосать сок из тонкой шкурки.
Жаль одно, что и здесь - не без изъяна:
Плод прекрасен, но семя - кроет горечь.
Впрочем, не привыкать...
Гляди, дружище,
Ветерок порезвел, лови минуту!
Не на� альнее нас он, но шкодливцу
Дозволяется более на людя� .
Так, глядишь, и мелькнет из-под покрова
Легкой ткани колено горожанки,
Словно солнышко в небе из-за тучки;
А, быть может, на� ал сильнее дунет
И откроет для солнца то, что разве
Лишь рассеянный свет Селены раньше
Омывал. Ни к чему, дружок, мусеи.
В том и ценность легчайши� эти� линий,
Что теплы и не каменны наощуль.
Взвизгнет дева. Скорей присядет, скроет
От нескромны� очей свои богатства;
Впрочем, судя по визгу, из кокетства,
И чудесный румянец значит больше
Ветерку благодарность, не смущенье.

А сюда не смотри. Для той матроны
Было б лучше носить тяжелый бар� ат,
Ибо в том, что зовет она ногами,
Я опоры узнал осадной башни.
(Муж ее, переписчик, просит смерти,
Коль окажется, бедный, ночью снизу.)
Потому-то и зла она, и лупит
По немытым щекам раба-мальчишку.

Коли ты сти� отворец, то попробуй,
Опиши этот гвалт базарный, эту
Смесь дичайшую сладкую смерти с жизнью,
Где назначено мертвое для живого,
Говорю, для триумфа и движенья.
А пергамент марать в угоду Музам
И богам олимпийским - всякий сможет...
VI.

"Знаешь, Китти, если ты помолчишь
� оть минутку, - продолжала Алиса, -
и послушаешь меня, я тебе расскажу все,
что знаю про Зазеркальный дом."
(Льюис Кэрролл, "АЛИСА В ЗАЗЕРКАЛЬЕ")
Он здесь чужой. Он - тот, кому везет
не более, чем каждому. Он видит,
как человек, по� ожий на Давила,
берет из рук его пальто и зонт.
Калейдоскоп:
оптической трубой
сгущала ночь, смещала, обнажала
контрасты дальтонического зала,
где только губы тлели вразнобой.
В молочном жирном мраке галерей
мужчина-скарабей в � итинном фраке
скрипит о чем-то спутнице своей,
и дама маской Скорби Матерей
горит, как черный погребальный факел;
мерцанье газа, мельтешенье фалд,
мажор толпы, истерика оркестра,
и дирижер за пультом - престо! престо! -
рисует в небе целотонный лад.
Сумбур-мажор за пультом; анфилады
стройнейши� ног, затянуты� в капрон,
переступают в такт.
Ему - не надо.
Он выйдет вон.

Осанна одиночкам! Жаль, что масса
всегда сильней. И сколько б ни алкал
познания совсем иного класса,
повер� ность человеческого глаза
куда кривей повер� ности зеркал.

Что - зеркала; культура витражей
и этот дождь из черно-белы� капель
рождают в мука� свет - су� ой, как кашель,
двумерней, чем творения Леже.
О, Плоскость! Прародительница все�
филиппик, азиатски� лиц, столешниц,
скандалов, флирта etc.
Из сотни грешниц
одна - всегда - отстаивая це� ,
напомнит, что когда-то в Галилее
сестра ее оправдана была.
И - кем! Отсюда: глупая затея -
дебаты о достоинства� стекла.
Ни чистота, ни цвет, ни монолитность
не властны вызвать интерес и пыл;
пожалуй, только трещины и пыль
привносят эпатаж и колоритность
для вяло созерцающей толпы.

Он искренен, как всякий лицедей,
но не лишен пикантности и лоска;
родней толпе, чем свастика звезде,
и аксиоматично; от людей
куда логичней откупаться воском.
Тот самый случай, где и зеркала
и личный опыт, впрочем, малоценны.
Исправить существо конечной цели
ни острый ум, ни даже импульс зла
не властны. Переменная - одна
и - в правой части. Это путь в пространстве
и времени. При всем непостоянстве
невольно обусловлена она
вторичностью; и как ни искривляй,
ни изменяй оглобли траекторий,
любая из подслушанны� историй
включает и "ура!" и пенный лай.

Он ненавидит этот праздник ню,
где маски обнаженны и нелепы.
Венера не отбросит простыню.
А то, что жизнь дозволила огню,
без промедленья смерть дозволит пеплу.

Поэтому он - здесь, без всякой цели,
покинув дом, где, сколько ни моргай,
из стенки над супружеской постелью
давно растут ветвистые рога -
оленьи, несомненно; прорастают,
как корни, в мутный возду� .
Три цены
отдав за право спать я видеть сны,
он еженощно молча убивает
себя - оленя - там, внутри стены.
Он знает, что не более жесток,
чем воин, торжествующий победу.

Иссякнет карнавал; он выйдет следом
все так же - молча - на губа� платок,
поскольку изреченный монолог
подобен бреду.
VII.

1. Но - смеркается. Возду� - не возду� - морская вода
многоглазая, рыбья. И всплыть не составит труда
меж коралловы� крон отрешенны� березовы� , прочи� ,
где листва - словно гроздь прилипал на китовой спине,
и в колеблемой толще узлы осьминожьи� корней
испускают чернильное облако медленной ночи.

2. Отче, что нам - тягучим, струящимся - эта страна,
где символика звезд порождает символику сна -
величайшего, впрочем, и въедливого педагога,
воспитавшего яви такую породу людей,
что случись в одночасье из ни� понаделать гвоздей,
то никто бы сейчас не заметил отсутствия Бога.

3. Страшен облик зловредной стару� и, напившейся всласть
конденсата раздоров и войн. Диктатура - не власть.
Если все против все� , то в божнице не лики, а морды
беовульфовы� чад. Не надежны ни панцирь, ни скит.
Отведенное время, которое жить предстоит,
несомненно, оплачено временем лучшим и мертвым.

4. Подневольная правда подлей, чем невольная ложь.
Я не помню себя вне ошейников, грифов и лонж;
ощущая спиной из врожденного чувства контакта
наказуемость мысли, закроет на веки зрачки
и докажет (не верь) достоверно, что с легкой руки
может стать филантропом и всякий комар.
Если так, то

5. не позволит ли нам, не в� одящим в стандарты пальто,
уважаемый Некто, стоящий на грани "никто",
обратиться с вопросом? И он, за плешивым надлобьем
приводя в сопряженье десятки гудящи� пружин,
вряд ли не покривит, уверяя, что нравится жизнь
так, как есть, но, конечно, по матрице, слепку, подобью.

6. Странный мир, где любая идея чревата, увы,
эмбрионом насилия; где изначально правы
только те, кто бесплодны, а, следственно, и бесполезны.
Взгляд, направленный ввер� , вектор ветра, направленный вниз -
лишь на этот, давно превратившийся в данность, каприз
флюгера отзываются чутким собачьим железом.

7. Хладнокрылая жизнь у кипящи� ночны� фонарей
есть модель общежития; в каждой отдельной норе
сти� отворцев жужжащи� до черта. Под утро, несмело,
обитатели ку� онь, собою довольны вполне,
от сти� ов возвращаются к ждущей покорно жене,
всякий раз удивляясь горячему сонному телу.

8. А� , сестра моя - смерть (не отсутствие жизни, а та,
что наносит визит и у� одит, не больше вреда
причинив, чем испуга пред жизнью в иной ипостаси),
дождь проклятый, аморфный, тягучий течет. Дождь течет
по повер� ностям возду� а, чью топологию черт
не поймет. Где же мне разобраться в мерцающей массе

9. без предела и формы, без смысла и звука, и без -
тем не менее - зла; от болезненной шкуры небес
душный запа� свободного � лора с зама� ом на вечность.
Убеди меня в том, что тебе ничего не грозит;
и не стоит, пожалуй, оплакивать участь "Тазит":
как закон есть закон - незаконченность есть бесконечность.

1989

Нравится песня? Расскажи о ней друзьям:

Прямая ссылка на текст песни АНТИ-ЭЛИЗИУМ. Поэма:
http://musworld.ru/music/rus/11/1/9073.html